История из киевской детской больницы о том, как годовалую Эмму забрали у мамы в реанимацию, чтобы поставить ей катетер, оставив маму за закрытыми дверями, слушать, как на ребенка орет доктор-мужчина «Рот закрой, тварь», всколыхнула соцсети.

Наше февральское исследование подтверждает, что случай Эммы и ее мамы не единичен. Каждого пятого не пустили в реанимацию. 40% родителей самым больным и унизительным во время пребывания своих детей в реанимации считают не взятки, не отсутствие препаратов и не бытовые условия. Даже тяжелое состояние родственника как источник переживаний на третьем месте. Самое унизительное для семей – ограничение в доступе и отношение персонала.

Уже полгода мы работаем с командами нескольких реанимаций детской больницы, чтобы понять, как сделать взаимодействие между персоналом и пациентами более человечным и менее стрессовым для обеих сторон.

Однажды мы сидим на казенных больничных лавках узким кругом с командой больницы и говорим о своих переживаниях и ценностях. Опытная доктор признается, что начинала работать в скорой помощи, и что для того, чтобы поставить ребенку катетер, нужно его скрутить. До меня за годы борьбы за открытые реанимации отчетливо доходит ее послание, что ради блага нужно сотворить насилие. И это не просто случайность. Это выбор.

Вопрос доступа в реанимации это не столько про гигиену или удобство врачей, столь привычные в нашем дискурсе о доступе. Это вопрос о пытках и насилии. Во благо, конечно. Но насилии.

Для меня этот разговор важен, как никакой. Потому что озвучить тот факт, что за закрытыми дверями происходит насилие – первый шаг, чтобы с ним справиться.

Я понимаю, почему врачи насторожены к посетителям и почему все без исключения настаивают на их отсутствии в моменты реанимационных действий. Они не хотят, чтоб родители становились свидетелями этого насилия. А я считаю, что быть или не быть рядом всегда, кроме операционной — это решение родителя и ребенка.

Постсоветская медицинская школа учит, что пациент – тело, живой вес из мышц, костей и внутренних органов. С телом все проще – доктор его ремонтирует, как высококлассный механик, единолично решая и ничего не поясняя, без учета эмоций, чувств, верований и потребностей пациента. С телом не нужно считаться, а с пациентом – нужно.

Я мечтаю жить в мире, где я и мой ребёнок – не просто живой вес, который нужно скручивать против его воли для получения медицинского результата.

В продолжение разговора доктор спрашивает меня: «Что для меня, как для мамы или пациента важно?» Я не могу поверить в то, что этот диалог происходит, немного теряюсь от неожиданности и формулирую запрос к врачам.

Мне, как пациенту и гражданину, не нужно ни клиентского обслуживания, ни фальшивых улыбок, ни реверансов, ни красивых штор или картинок на стене.

Мне нужно то, чего не купишь за деньги, но можно постепенно взращивать абсолютно бесплатно в культуре взаимодействия между врачами и пациентами:

– Честный и открытый разговор о диагнозе, рисках, возможностях и последствиях,

– Уважение ко мне как к человеку и к моему телу, как части моего достоинства,

– Минимальная человеческая эмпатия, из которой и произрастает человечность,

– Быть рядом с ребенком или родителями в трудные моменты и давать или получать эту поддержку от них – ведь они часть моей системы,

– И просто не хамить.

Это ведь так просто и так сложно одновременно. Не хамить.

Родители говорят о хладнокровии, безразличии и отсутствии информации. Врачи сетуют на нехватку персонала, страх потерять тех, кто еще работает, и неадекватность самих родителей. И те, и другие правы. И те, и другие испытывают боль и дискомфорт. Им все это не нравится, но они связаны узами общественного договора: доктора самовольно регулируют доступ, семьи в страхе молчат.

За четыре года борьбы за то, чтоб доступ в реанимации стал нормой, количество официальных жалоб о невыполнении приказа я могу посчитать на пальцах одной руки. Цифры опроса показывают,  приказ нарушается в 80% случаев, а жалоб нет.

Люди забивают, забывают и живут дальше. А в стране продолжают работать доктора типа завреанимации детской больницы в Днепре, который совсем не пускает родителей к детям. Он не стесняется официально пояснять, что у него реанимационные действия в отделении проходят беспрерывно, потому вход воспрещен.

Помните: приказ МОЗ 592 обеспечивает доступ в режиме 24/7, и к детям, и к взрослым.

Бороться за его выполнение – работа каждого из нас. Потому что молчание каждого приводит к тому, что Эмма и ее мама, как и тысячи других людей ежегодно, подвергаются насилию, пока мы боимся сказать «нет» больничной системе угнетения. И потому, что на их месте в любой момент может оказаться каждый из нас.

Оригинал на НовоеВремя