С 2016 года реанимации официально открыты для посетителей. Фокус узнавал, как это работает на практике и что делать, если врачи не хотят пускать к больным
В конце апреля киевлянка Валерия Квасневская попала с годовалой дочерью Эммой в детскую клиническую больницу №1 на Оболони. У девочки была высокая температура и тяжёлая анемия, ей четверо суток кололи антибиотики, переливали кровь, ставили капельницы. Вскоре в палате, где лежали мама с девочкой, появился новый пациент с подозрением на корь, для профилактики нужно было прокапать иммуноглобулин. Ребёнок уже был весь исколот, катетер выпал, поэтому Валерия обратилась к медсестре с просьбой поставить новый. Та сама не рискнула это делать и унесла Эмму в реанимацию. Валерию внутрь не пустили, хоть она и звонила в дверь, стучала и кричала. 20 минут Квасневская простояла под дверью, слушая, как разрывается от крика её дочь, а мужской голос, по её словам, орал: «Закрой рот, тварь!»
20 минут Квасневская простояла под дверью, слушая, как разрывается от крика её дочь, а мужской голос, по её словам, орал: «Закрой рот, тварь!»
После того как Валерии отдали ребёнка, она решила переводиться в другую больницу и написала о случившемся в Facebook с просьбой помочь наказать врачей за их жестокое обращение. Пост вызвал большой резонанс, причём не только среди мам, которые делились похожими историями. Последовала реакция народных депутатов и ювенальной полиции.
В Украине лишь в нескольких медицинских заведениях реанимации были открытыми
Детская больница на Оболони большая, с двумя отделениями интенсивной терапии. Владимир Печериця, заместитель главврача медучреждения, говорит, что они открыты для посетителей. Родители это подтверждают. К примеру, киевлянка Елизавета Шульга вспоминает реанимацию новорожденных с благодарностью. Впервые она там оказалась в феврале 2016 года с сыном Ваней. Он родился с гипоксией, критическим недостатком кислорода в клетках и тканях, мальчика смогли оживить только на 39-й минуте интенсивной терапии. После роддома Елизавету и ребёнка перевели в реанимацию на Оболони, где они пробыли 23 дня и куда регулярно попадали с различными осложнениями в последующие два года. Шульга рассказывает, что у неё не было проблем с доступом, более того, персонал реанимации помог ей справиться с шоком после родов.
— Ваня был моим первым ребёнком. Я родила его три дня назад, и вот он лежит в кувёзе, весь истыканный какими-то трубочками, иголочками. Я стояла возле него в полуобморочном состоянии, не знала, что делать. Боялась даже погладить, не говоря о том, чтобы взять на руки. При этом заведующая реанимацией не только занималась моим ребёнком, но и меня приводила в чувство. Когда я собралась, она сказала, что хочет видеть меня в реанимации каждый день, чтобы я держала ребёнка за руку и рассказывала ему сказки, хоть он и был в коме, — вспоминает Елизавета Шульга.
Пустите в реанимацию
В августе 2015 года активисты, общественные организации, люди, близкие которых умерли в реанимации в одиночестве, начали кампанию #пуститевреанимацию
До середины 2016 года доступность реанимаций для посетителей была скорее исключением, чем правилом. Отделения интенсивной терапии (ОИТ) работали в закрытом режиме, родственникам и близким пациентов не разрешалось побыть вместе, даже если это были последние часы жизни человека. В Украине лишь в нескольких медицинских заведениях реанимации были открытыми. Среди них, к примеру, Западноукраинский специализированный детский медицинский центр во Львове. При этом запреты врачи объясняли внутренним распорядком больниц, который продолжал действовать с советских времён.
По статистике Минздрава, ежегодно в ОИТ попадает 200 тыс. пациентов. Учитывая их родных и близких, вовлечённый в лечение медперсонал, вопрос открытости реанимаций затрагивает как минимум полмиллиона украинцев, их права, физическое и психическое здоровье. В августе 2015 года активисты, общественные организации, люди, близкие которых умерли в реанимации в одиночестве, начали кампанию #пуститевреанимацию. Они не только провели информационную кампанию, но и совместно с юристами составили проект приказа о доступе и выставили его на общественное обсуждение. Результатом стал Приказ Минздрава №592 «Об утверждении порядка допуска посетителей к пациентам, которые пребывают на стационарном лечении в отделении интенсивной терапии». Он предусматривает, что посетители могут прийти в реанимацию в любое время, а один из них может оставаться в палате сколько угодно. Единственное ограничение — не больше двух посетителей за раз, но по разрешению главврача можно сделать исключение. Этот приказ распространяется на все помещения ОИТ в больницах любой формы собственности.
С момента выхода документа прошло почти три года. За это время организаторы кампании регулярно получали разного рода отзывы о том, как больницы выполняют приказ. В феврале текущего года общественная организация «Горизонтали» совместно с социологической компанией Info Sapiens провела опрос людей, оказавшихся в ОИТ в последние три года как пациенты или посетители. Выяснилось, что 53% респондентов знают о приказе №592, 28% впервые о нём слышат, а 21% получил беспрепятственный доступ в реанимации, в остальных случаях положения приказа выполняли частично. Больницы, например, назначают определённые часы для посещения, ограничивают время посещения или пускают к больным только по согласованию с врачом. Такой режим посещения гораздо больше распространён в детских реанимациях, чем во взрослых (48% против 17%).
Некоторые результаты для Анастасии Леухиной, руководителя ОО «Горизонтали», оказались неожиданными. К примеру, до издания приказа №592 медперсонал регулярно требовал взятки за доступ в реанимацию, теперь с таким столкнулись лишь 4% участников опроса. Респондентов также спрашивали об их самом болезненном опыте в реанимации. В большинстве случаев оказалось, что люди наиболее болезненно воспринимают жестокое и безразличное отношение со стороны медработников и отсутствие доступа, а не стоимость лечения или состояние пациента.
— На вопрос о том, что можно улучшить, люди очень редко отвечали, что им нужен психолог. Им нужно, чтобы человечность была встроенной опцией медперсонала, — делится наблюдениями Леухина.
Больше здравого смысла
Медик Лариса Никонова убеждена, что главное в открытии реанимаций не деньги, а желание персонала
Аргументы медиков против открытия реанимаций стандартны: у больниц нет места
и материально-технической базы, чтобы создать условия для посещения. Медперсонала не хватает, в реанимациях работают на износ, из-за эмоционального выгорания у врачей и медсестёр нет сил на общение с родственниками. Кроме того, посетители могут занести в отделение инфекции и, таким образом, поставить под угрозу лечение пациентов. Однако всё это не повод для отказа.
Если посетителя не пускают в реанимацию, в большинстве случаев достаточно показать текст приказа №592, чтобы добиться своего. Так сделала известный волонтёр Леся Литвинова буквально на следующий день после выхода документа. 16 июня 2016 года она приехала к знакомой, у которой были экстренные роды гораздо раньше срока. Женщина находилась в реанимации и паниковала, так как ей ничего не сказали о состоянии ребёнка. Она попросила узнать, всё ли с ним в порядке.
Леся Литвинова
— Мы экипировались в маски и бахилы, зашли, доктор в ординаторской нам кричит: «Вы что, нельзя!» А я иду с телефоном, где открыт сайт Минздрава со ссылкой на приказ. Увидев это, врач сказал: «Поначитываются! Заходите, только ненадолго». И нас пустили и к моей знакомой, и к её ребёнку, — вспоминает Леся.
Литвинову хорошо знают киевляне и переселенцы с Донбасса по работе волонтёрского центра «Фроловская, 9/11». Также она сооснователь благотворительного фонда «Свої» и занимается самыми тяжёлыми проектами: помощью взрослым с онкологическими заболеваниями и паллиативным, то есть неизлечимым, пациентам. Только за последний год Леся Литвинова побывала в реанимациях разных городов около 30 раз, и ей довольно часто приходится показывать приказ, убеждая медиков. Литвинова рассказывает, что лишь один раз её не пустили к больному — в районной больнице, где медсестра сказала: «Нет!» — и захлопнула дверь. В отделении не было никого из руководства, на звонки коллег Леси из Киева в этой реанимации не отвечали.
Согласно опросу, в 55% случаев посетители детских реанимаций помогали персоналу ухаживать за пациентом
Также Литвинова регулярно рассказывает о приказе родственникам пациентов, при этом ей крайне редко удаётся убедить их в том, что они могут пользоваться правом доступа.
— Они очень боятся, привыкли к страху. Им кажется, что, если они станут настаивать, медперсонал, который ухаживает за их родным человеком, будет раздражённым, а от этого и больному хуже, — говорит Леся.
С юридической точки зрения, если сотрудники больницы нарушают приказ, это значит, что они не выполняют своих прямых обязанностей
Врачи по-разному реагируют на то, что с умирающим пациентом в палате находится посетитель. Леся вспоминает разные случаи: и когда пытались выставить из палаты при остановке сердца, и во время манипуляций с больным, и когда с трудом пускали на час, потому что реанимация оборудована из рук вон плохо, а этого не хотели показывать. Общая проблема — то, что реанимации не приспособлены для посетителей.
— Даже в прекрасно оборудованном киевском кардиоцентре, где у меня никогда не было вопросов с доступом, сесть можно только на табуреточку рядом с кроватью. Если я нахожусь там долго, моя подопечная уснула и мне тоже хочется отдохнуть, я могу только положить голову на кровать. Санузел для посетителей — это за гранью фантастики, — резюмирует Литвинова.
Не так страшно, как кажется
Лариса Никонова, заведующая реанимацией отделения для новорождённых, пришла сюда работать в 1988 году, когда оно только открылось.
— Для советских больниц закрытые реанимации были стандартом, но сейчас я думаю об этом с ужасом, возможно, из-за того, что сама повзрослела, стала бабушкой. Я понимаю тех родителей, которые трагично переживают, не видя своего ребёнка. Потом был режим, когда посетителей принимали только в ограниченное время. Закрытость выдавливается по капле, ведь персонал остался тот же — доктора, многие сёстры, санитарки. Но теперь принимать родителей для нас естественно, — говорит Никонова, показывая, как обустроено отделение.
Оно расположено в типовом советском корпусе, в каждой палате по одной-две кроватки или кувёзы. В полдень здесь малолюдно — среди пациентов много иногородних детей, их родители приезжают к вечеру. Несколько мам находятся рядом со своими детьми, у одной кроватки — оба родителя. Лариса Никонова рассказывает, что в последнее время она всё чаще видит здесь отцов. Мужчины приезжают вместе с жёнами или сменяют их «на посту». В кроватках у детей домашние покрывальца, игрушки, в одной кувёзе — иконы.
— Мы не требуем ходить в халатах, шапочках и масках, родители должны быть в чистой, домашней одежде и тапочках и дезинфицировать руки перед входом в отделение. Игрушки, домашняя одежда, покрывала не мешают нам и не несут инфекционных угроз, а делают атмосферу более уютной, — поясняет заведующая.
200 тыс. пациентов ежегодно попадают
в отделения интенсивной терапии
По словам Ларисы Никоновой, с открытием отделения увеличилась нагрузка на средний персонал, так как сёстры теперь гораздо больше контактируют с посетителями, отвечают на их вопросы, объясняют, как ухаживать за маленькими пациентами. Родители всё быстро схватывают и помогают медработникам: меняют одежду и подгузники, поворачивают ребёнка, учатся держать его на руках даже с подключённой аппаратурой.
Персонала, конечно, не хватает. Однако, по мнению Ларисы Никоновой, для ОИТ это обычное дело, людей всегда будет не хватать:
— Не каждый может посвятить свою жизнь интенсивной терапии. Наша работа специфическая, кропотливая, требует много знаний и умений. Технически очень сложно работать с недоношенными детьми — поставить венозный доступ, катетеры, знать точные расчёты медикаментов и уметь работать с аппаратурой. На одного ребёнка бывает до десятка катетеров и дренажей. И эмоциональное выгорание сотрудников настигнет в любом случае, потому что в реанимации всегда происходят ситуации, которые цепляют за сердце.
Размышляя о том, что нужно, чтобы открыть реанимацию, Лариса Никонова говорит не о деньгах или материально-техническом обеспечении. Главное — желание медперсонала быть открытым, приверженность идее и понимание того, что участие родных и близких помогает пациенту так же, как и медицинские процедуры.
Минздрав рекомендует
Правила поведения в реанимации
Инфекция чаще всего передаётся через руки.
Человеческий фактор
— В нормальных реанимациях проблемы доступа не было и до приказа. В отделениях, где адекватные заведующий и врачи, посетителей пускали и раньше, — отмечает Елизавета Шульга.
Также оказывается, что в приказе о доступе в реанимацию можно найти лазейки, как показывает случай с Валерией Квасневской. Комментируя ситуацию, заместитель главврача детской больницы Владимир Печериця говорит, что женщину не пустили к дочери, так как действие приказа на этого ребёнка и конкретный кабинет у них в больнице не распространяется:
— Приказ распространяется на родителей, родственников пациентов, которые находятся на лечении в реанимации. Дочь Квасневской не была пациентом реанимации, ей оказывали процедуру венного доступа в условиях процедурного кабинета в отделении реанимации, на который не распространяется этот приказ. И никакого крика врачей на девочку не было, это исключено.
Проблема в том, что, если приказ не выполняют, находится крайне мало людей, готовых добиваться справедливости правовыми методами. Как говорит Анастасия Леухина, за три года лишь нескольких родственников пациентов реанимации удалось уговорить написать жалобы. Хотя такой метод мог бы стать действенным инструментом.
— С юридической точки зрения, если сотрудники больницы нарушают приказ, это значит, что они не выполняют своих прямых обязанностей. И если кто-то хочет доказать это, то несколько семей могут собраться, провести юридическую процедуру и уволить заведующего отделением за систематическое нарушение приказа, — говорит Анастасия. ОО «Горизонтали» при поддержке фонда «Відродження» проводит тренинги для медработников, чтобы улучшить их общение с посетителями ОИТ. Леухина считает, что со своей стороны Минздраву и медицинским учреждениям нужно убеждать медперсонал в том, что соблюдать требования приказа обязательно. Пока этого не произойдёт, приказ №592 так и останется хорошей, но не всегда работающей инициативой.