Украина – страна контрастов: людей с инвалидностью нет, а медали – есть

Пока весь мир с открытым ртом наблюдает за успехом украинской сборной на Паралимпиаде в Рио, я вспомнила, как, плавая однажды в бассейне, заметила, что тренер вместо слов использует язык жестов, всем телом показывая пловцу, как откорректировать движение.

Тренер работал с чемпионом мира по плаванию. Чемпион был глухонемым. Парень стал чемпионом отчасти потому, что в детстве тренер согласился подучить язык глухонемых и не ленился адаптировать свою привычную тренерскую практику под его потребности. Итог этих усилий — золотая медаль и здоровая самоуверенность.

Я подозреваю, что для многих в Украине существование паралимпийской сборной стало новостью, как, впрочем, и то, что в Украине есть люди с инвалидностью. Потому что этих людей не увидишь на улицах украинских городов. Для них там просто нет места.

Они не имеют возможности ни передвигаться по городу, ни учиться, ни работать.

Многие из них годы проводят взаперти в своих квартирах, практически не видя ни мира, ни людей. Большинство живет за чертой бедности.

Общество и государство просто не считает их людьми — иначе не объяснишь, почему так ничтожно мало делается для того, чтоб городские пространства, учреждения, образование и досуг были доступными для людей с разными формами инвалидности.

ВООЗ заявляет о том, что в среднем в мире 15% населения – люди с инвалидностью. Украинское министерство социальной политики докладывает, что в Украине их 6%. Правда, цифра эта была актуальна в 2013, до войны.

Когда украинские паралимпийцы получают рекордное количество медалей в стране, где по сути и форме нет никаких условий не только для занятий спортом, но и для простой жизни и удовлетворения базовых потребностей – как такое возможно?

Continue Reading →

О патрульных, ремнях безопасности и слабаках

Дома меня ждет 10-летний сын. Он расстроен. Его только что подвезли патрульные домой поздно вечером на приусе из-за нерасторопной мамы, забывшей документы дома.

«Мама, мне соврали. Твои новые патрульные мне соврали. Мы спросили у них, почему они едут в машине не пристегнутыми, и они начали молоть какую-то чушь о том, что им закон запрещает пристегиваться. Но ведь это не правда.»

На самом деле по правилам они могут не пристегиваться, но это идет вразрез с их внутренними рекомендациями и здравым смыслом. Пункт ПДД может делать для них исключение, но физика его делать не будет. Их тела в бронежилетах за счет веса будут влетать в лобовое стекло еще с большей скоростью. Ну и обманывать детей, перекручивая правила, – это совсем не то, чему мы их учили.

Ремни безопасности у нас в обществе в целом, да и внутри патрульной полиции в частности – это цивилизационная граница между прошлым и будущим.

Водители говорят, что не будут пристегиваться, пока их за это не штрафуют. Патрульные не обращают внимание на такое «мелкое нарушение», да и сами зачастую не пристегиваются. Continue Reading →

Чи дотримуються правил дорожнього руху самі поліцейські?

Ефір Громадського Радіо про безпечне керування

Ірина Славінська: Чи можна говорити про статистику випадків, коли водії іхали не пристебнутими і через це постраждали?

Анастасія Леухіна: За тією статистикою, яку я пам’ятаю, у нас щоденно помирає 11 людей в ДТП86 травмується (на рік це складає 4000 загиблих, що перевищує кількість загиблих в АТО). Приблизно половина з них гине, перебуваючи саме в автомобілі. З цих випадків таку ж половину можна було б попередити, якби водії пристібали  пасок.

На рік маємо 4000 загиблих в ДТП, що перевищує навіть кількість загиблих в АТО

Лариса Денисенко: Як поліцейські ставляться до того, що краще пристібувати ремені безпеки, перебуваючи за кермом?

Анастасія Леухіна: Дуже по-різному. Є міста, де керівництво патрульної служби серйозно ставиться до цього питання та заохочує персонал до цього. Знаю, що Дніпро, Івано-Франківськ та Київ — серед  цих міст.

 

Давайте снова закроем реанимации? Почему открытость не всем удобна

Вчера народный депутат Ольга Богомолец опровергла информацию о поддержке Верховной Радой законопроекта, который открывает двери в реанимационные отделения больниц.

То, о чем она пишет, давно не новость – комитет уже несколько недель назад не поддержал законопроект Елены Сотник.

Screen Shot 2016-08-17 at 18.07.55

Озвучу несколько мыслей по поводу «а давайте снова закроем реанимации».

– Открытыми реанимациями остаются единицы, и оттуда не поступают сообщения об агрессивных родственниках – потому как, если ты по-человечески общаешься с родственниками (и выполняешь приказ!), они не становятся агрессивными (по крайней мере, в 99,9% случаев).

– Приказ был опубликован, но МОЗ так и не провел обещанного селекторного совещанияи так и не пояснил больницам, что он обязателен для выполнения.

– Впрочем, МОЗ так и не сделал ничего, чтоб заработали горячие линии в областях, которые могли бы помогать решать проблемы на месте.

–Родственники продолжают сидеть в коридорах и ждать не только потому, что врачи или МОЗ – плохие и не прогрессивные, но и потому, что они не отстаивают свое право и не требуют выполнения приказа. Это наша работа как граждан заставить нанятый нами за бюджетные и личные средства медперсонал работать по правилам.

– Вне зависимости от позиции Комитета Верховной Рады по поводу зарегистрированного законопроекта, приказ №592 является нормативным актом, зарегистрированным в Минюсте и обязательным для выполнения.

– Да, отдельная медицинская общественность уже лоббирует его отмену, но пока это не осуществлено, он – действующее правило. И нет, сейчас не время его обсуждать – мы потратили на него много месяцев. Просто тогда противники молчали потому, что не верили, что что-то получится. Сейчас время его выполнять – буква в букву.

Кратко и о посте Ольги Богомолец:

– Истерика от одного случая не должна становиться мантрой для выработки политики государства;

– Правила игры в обществе должны быть разработаны с учетом того, что 99% населения таки нормальные люди. Орками (которые разбивают нос врачу) важно заниматься (в т.ч. полиции), но мейнстрим не должен жить по их правилам.

– Давайте не начинать разговор об адекватности. Мы – граждане. Мы платим налоги. И когда мы это делаем никто ведь не сомневается в нашей адекватности (хотя, иногда стоит, наверное!).

Потому вы, дорогая медициская общественность, не имеете никакого права судить о моей адекватности или адекватности моей коллеги, идущей навестить свою бабушку или сына в реанимацию.

– Ваша работа – лечить пациентов, получать на это информированное согласие, разъяснять все возможные риски лечения и следить за состоянием пациента.

И да, коммуницировать с пациентом и его родственниками входит в Вашу работу. Это не улыбка официанта за чаевые. Это неотъемлемая часть Вашей профессиональной работы.

Большинство сложностей в контакте с родственниками происходит от того, что Вы либо не умеете, либо не хотите, либо не считаете нужным коммуницировать с людьми.

– Если Вам не нравится Ваша работа, или Вам мало платят или носят мало денег в конвертах, уходите.

Не надо делать вид, что все эти трудности – неожиданность. Когда Вы выбирали профессию, Вы ведь были знакомы с системой, в которую Вы шли работать? И если Вы не сделаете ее лучше – для себя самих в первую очередь, никакие грузины, диаспора и инопланетяне не помогут.

Чтоб не открывать двери реанимаций Вам не надо напрягаться. Все итак не работает. Можно просто оставить как есть – ведь это так удобно – никто ни за что не отвечает. На всякий случай виновата большая и абстрактная система.

Українська Правда

В следующий раз

Эта колонка отчасти поясняет, почему я так тороплюсь многое успеть.

Последний раз с Шереметом я виделась в прошлую среду. Мы говорили на его утреннем эфире «Радио Вести» о кампании #пуститевреанимацию. Эфир был живой. Павел задавал хороший темп и быстро разруливал неудачные звонки в студию.

В промежутках на начитке новостей мы успели о многом поговорить.

Вспомнили о его Беларусском партизане, «в котором я до сих пор партизаню», – шутливо добавлял он. Павел делился наблюдениями о разнице в редакторской политике радио и газеты, о том, как многое зависит от редактора, о своей журналистской свободе говорить о чем угодно и с кем угодно.

Под конец 30-минутного эфира он, зная, что я давно занимаюсь реформой полиции, неожиданно предложил поговорить о переаттестации и реформе. Я понимала, что имею дело с профессионалом, что не настроилась говорить о полиции в то утро, что не продумала ключевые посылы, и что он не даст мне отделаться общими фразами.

Я понимала, что для того чтоб хорошо балансировать на грани достоинств и недостатков самой реформы, мне нужно время собраться. И понимала, что он вытащит из меня больше, чем я была готова говорить.

Я торопилась, использовала это как удачный предлог встретиться в следующий раз – и уехала, договорившись, что приду аккурат в следующую среду, к 8:15. Он, хитрый черт, невзначай умудрился выяснить у меня, куда бегу, с кем встречаюсь, и о чем мы будем говорить. И потом добавил, что для него каждый эфир как последний – из-за внутренних организационных трений и изменений в менеджменте радио. Continue Reading →

Бегать иль не бегать?: 13 уроков бегуна-любителя со стажем

Я решилась написать этот текст в ответ на виртуальную дискуссию между моим тренером в проекте #CомнениеChallenge Ириной Лищинской и коллегой, пожелавшей остаться безымянной (как это часто случается с начинающими бегунами).

DSC_2773

Бегать я начала, когда мне было 16. Я поехала учиться в американскую школу.

За пару месяцев заметно поправилась и плохо себя чувствовала. Поняла, что с этим нужно что-то делать и решила начать двигаться.

Мои первые самостоятельные занятия начинались с 15 секунд бега, но потом я задыхалась и могла только немного пройтись.    Continue Reading →

Итоги первого года реформы полиции

О переаттестации, патрульной службе, ее успехах и перспективах.

Кампания #ПуститевРеанимацию открыла двери

Пресс-конференция по результатом новопринятого приказа МОЗа. (и я там был, мед, пиво не пил, но высказаться успел :- )

Українською

In English

Гражданин как нерв: от боли к действию

Пустите в реанимацию: 10 историй о том, почему это важно и как это возможно

В детстве я думала, что реанимация – это другая планета. 

Туда попадают люди между жизнью и смертью, туда никого не пускают, связи нет, информация ограничена. 

Родственникам остается надеяться на силы врачей и других божеств, что их родной человек из реанимации отправится в палату, а не на небо…

Сегодня будет много личных историй про планету под названием «Реанимация». 

Все, изложенное ниже, было прочувствовано на собственной шкуре или шкуре близких мне друзей. Все эти истории были прожиты в Украине за время ее независимости. 

Screen Shot 2016-05-16 at 00.34.50

И каждая из этих историй свидетельствует о многообразии возможностей и разном уровне уважения к пациенту – в одинаковых условиях плохого финансирования, устаревшей системы и сомнительного качества врачебной подготовки. 

12 лет назад, проведя в реанимации половину своей жизни, мой сын Максимка умер. Эту половину жизни мы, его семья – провели за дверями реанимации. В жутком холодном коридоре. Без стульев, без туалета. Без возможности держать его крошечную руку или говорить с врачом. Continue Reading →